Глаза,чтобы плакать [По моей могиле кто-то ходил. Человек с улицы. С моей-то рожей. Глаза, чтобы плакать. Хлеб могильщиков] - Фредерик Дар

Внезапно на меня напал страх перед правосудием. Но не людским правосудием, нет, с этим мы сладим… Но другим правосудием, более беспощадным. Более неизбежным… Божественным…

«На этот раз тебе не выкарабкаться, — говорил я себе, — на этот раз ты в лапах у Шарвье, а он пойдет до конца, потому что уже слишком далеко зашел, чтобы остановиться… По древней пословице: „Ищите, кому это выгодно“ — он начнет давить на нас с Жерменой».

Я думал и о ней. Мысль о том, что в этот самый момент она всматривается в сумрак камеры, была непереносимой. Любовь моя… Ей не везло с мужчинами. Она была зачата и рождена на свет, чтобы стать кроткой супругой, а стала женой больного, умалишенного и убийцы…

Если я отверчусь, то мишенью для полицейских станет она. Инспектор заявил: «Яд — это оружие женщин». Нет, я не хотел… не хотел… Жермене не везло в жизни, у нее было слишком много разочарований и унижений. Она имела право на спокойствие и счастье…

— Как дела, Деланж?

— Плохо!

— Бессонная ночь?

— Да уж…

— Вы подумали над моими вчерашними вопросами?

Почему он был так самоуверен? Мне казалось, что он не испытывал ни малейшего сомнения в результатах своего расследования. Этот дьявол неплохо знал своих современников. Меня охватила спокойная печаль.

— Я подумал, месье инспектор.

— Что же?

— Вам не трудно позвать секретаря? Все долго и сложно… А у меня нет желания рассказывать одно и то же несколько раз.

Радостный свет загорелся в его глазах. Он что-то крикнул, и появившийся толстяк сел за машинку. У этого типа был тройной подбородок, на пальце печатка, похожая на епископскую корону.

— Мы слушаем вас, Деланж.

Я еще сомневался. У меня была возможность выбраться. Я закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Когда начинаешь, надо быть уверенным в своем решении… Шарвье, скрестив руки на столе, молчал. Открыв глаза, я увидел, что он смотрит в окно на деревья вдоль тротуара.

Он, наверно, думал то же, что и я. Я прочистил горло, скрестил ноги, чтобы создать видимость расслабленности.

Затем я начал:

— Так вот, инспектор…

Более сердечным он не стал. Все тот же легавый. Он меня отправил в камеру, где я провел несколько дней.

Время тянулось бесконечно. Мне не удалось добиться своего. Никогда больше я не обрету ни свободы, ни любви женщины. Меня будут судить. Может быть, отрубят голову… Но я не верил в это, потому что у нас, во Франции, присяжные заседатели чувствительны к любви.

Мне потребовалось время, чтобы понять, что в какой-то ничтожный миг я перешел из счастливого мира к самой черной безнадежности и отчаянию. Но мне потребовалось еще больше времени, чтобы смириться с этим.

Когда, наконец, я появился в кабинете Шарвье, там была Жермена и инспекторы. Я был поражен темным цветом ее лица и потерянным взглядом. Я улыбнулся ей.

— Здравствуй, Жермена…

Она слабо кивнула в ответ.

— Садитесь, — сказал главный инспектор.

Перед Шарвье лежала стопка бумаг.

— Деланж, мы произвели эксгумацию Кремана. Говорю вам сразу же: придуманная вами версия не пройдет: он умер естественной смертью. Ни малейших следов яда… Так утверждают эксперты. За столь короткое время мышьяк не мог попасть в желудок Кастэна!

Инспектор не блефовал. Это подтверждало подробное, подписанное и заверенное заключение.

Я посмотрел на Жермену. Ее лицо так много выражало… Это она его отравила… Я вспомнил о жалобах могильщика на боль в желудке, о его позывах к рвоте, желтый цвет его лица, его слабость… Неделями она отравляла его. Это был ее ответ на его мелочность и побои.

Шарвье смотрел на нас.

— Я собрал вас обоих с намерением установить истину. Истину! Слышите меня? Кто из вас двоих скормил эту гадость Кастэну? Давайте-ка, детки, время настало!

Я поднялся. Сидеть больше было невмоготу.

— А, ладно, что уж… Да, это я, инспектор! Я один. Таким образом я хотел его уничтожить. А потом, когда я узнал, что он едет в Париж лечиться, я испугался, что врачи доберутся до истины. Тогда я ускорил события и воспользовался представившейся возможностью.

Я не смотрел ни на кого. В таких условиях врать нелегко.

Раздался подозрительный голос Шарвье:

— А зачем тогда вы выдумали эту историю с мышьяком в склепе?

— Я надеялся, что мне поверят… Потому что отравление, которое я совершил, предполагает умысел, не так ли? И мне казалось, что на присяжных это произведет плохое впечатление.

— Мадам Кастэн была вашей сообщницей?

Я пожал плечами:

— Вы думаете, что для того, чтобы бросить щепотку порошка в стакан, нужно несколько человек?

— Она была в курсе ваших действий?

— Абсолютно нет.

— Мадам Кастэн, вы были в курсе этого отравления?

— Нет.

— А того, что было дальше?

— Тоже нет.

Я взглянул на Жермену:

— Если бы она узнала об этом, она ни на минуту не осталась бы со мной. Не так ли, дорогая?

Ее глаза были такими нежными, какими я никогда их не видел. Я понимал, что она принимает мою жертву. И не из эгоизма, но как почесть, которую я воздавал нашей любви. Она чувствовала, что, спасая ее, спасаю в себе что-то более ценное, чем жизнь и свобода.

— Нет, — прошептала она, — я бы не осталась с тобой, Блэз…

Еще одним взглядом я поблагодарил ее за то, что она приняла мой дар. После этого я сел, уставший, как человек, проделавший тяжелую работу.

Когда я повернулся, чтобы взглянуть на Жермену еще раз, ее уже не было…

Ее увели, совсем одну, в жизнь!

Примечания

1

Чемпион мира по боксу в тяжелом весе в 1919–1926 гг., затем владелец ресторана на Бродвее. (Прим. пер.)

2

Китайский квартал (исп.). (Прим. пер.)

3

Симон Франсуа Мишель (1895—! 975) — французский актер, швейцарец по происхождению, имел свою школу актерского мастерства. (Прим. пер.)

4

«Великий Мон» — роман Алена Фернье, в котором описывается эволюция душевного состояния человека под влиянием реальности и грез. (Прим. пер.)